В возрасте 7 лет родители отдали меня на скрипку. Поначалу мне нравилось, что я уже как большой серьезный мальчик с футляром, в котором лежит маленькая живая скрипочка, хожу в музыкальную школу. В просторном светлом классе на втором этаже мой преподаватель Юрий Петрович Карнаухов страстно рассказывал мне истории о великих скрипачах. Я смотрел на портреты, которые были развешаны по классу и представлял себе, что и я когда-нибудь стану настоящим скрипачом и буду поражать публику фантастическим мастерством.

Образ и музыка Николо Паганини буквально преследовали меня, но вот беда — на тот момент мне, конечно, были недоступны его произведения, а вот Генриха Шрадика я не взлюбил сразу же. Это было мукой — пилить бесконечные унылые гаммы, глядя как во дворе мои друзья гоняют в футбол. Моя мама, не без оснований заподозрив, что мой интерес к скрипке тает не по дням, а по часам, взялась сидеть со мной в положенные для занятий часы и контролировать — как я учу заданный по скрипке урок. 

В тот момент я, видимо, и приобрел свои способности к импровизации, так как читать с листа я ленился и, вместо этого, гонял всякую шару, и только иногда, когда мама удивленно вскидывала голову, недоумевая, как можно задавать такое ребенку, напускал на себя сосредоточенный вид, глядел в ноты и продолжал играть разные небылицы, но уже не так вызывающе. Потом Юрий Петрович звонил маме и говорил, что я опять ничего не выучил. В ответ она уверяла его, что этого просто не может быть, так как я занимался всю неделю у нее на глазах, но я то хорошо знал в чем дело и помалкивал. 

В конце концов, мама отстала от меня, решив, что способностей к музыке у меня нет, и лишь изредка, когда после отчетных концертов к ней подходили люди и говорили: «Как у вашего мальчика звучит скрипка!», возобновляла попытки вернуть меня к серьезным занятиям.

К концу пятого года обучения всем стало ясно, что скрипка мне окончательно надоела. Тогда моя учительница по сольфеджио позвонила маме и сказала: " Бросать музыкальную школу после пяти лет жалко. Давайте я познакомлю его с Евгением Ивановичем Долгочевым, он ведет класс импровизации и джаза. Если Денису понравится, он сможет доучиться оставшиеся три года и освоить еще какой-нибудь инструмент». Я пришел в назначенное время к Евгению Ивановичу, мы немного поговорили, а потом он сел за фортепиано и сыграл пару рэгтаймов Скота Джоплина. Впечатление, которое на меня произвела музыка, а еще больше исполнение, можно описать как шок, и я сразу же согласился на продолжение обучения. Мы договорились, что в классе у Евгения Ивановича я буду учиться на пианино, а по специальности возьму саксофон, на котором за три оставшиеся года я мог бы закончить школу. 

Поначалу мне хотелось трубу, так как на ней было всего три клапана, а при моей лени мне казалось, что это сильно облегчит процесс обучения. Но в тот момент я был нешуточно и безнадежно влюблен в одну яркую особу на три года старше меня и решил, что саксофон с его необычностью и харизмой, будет более серьезным аргументом, с которым можно к ней подкатить. Из этой затеи, разумеется, ничего не вышло, зато музыкой и саксофоном я увлекся уже по-настоящему. Евгений Иванович был тем учителем, на урок к которому я всегда бежал вприпрыжку. В его классе я получал такой заряд свободы и радости от музицирования, что скоро стал писать музыку и выступать на различных детских концертах и конкурсах, играя при этом на пианино.

Саксофон мне преподавал Суходольский Евгений Александрович, воспитавший много замечательных кларнетистов и саксофонистов. Дело у нас шло очень хорошо, и когда через три года встал вопрос, что делать дальше, я не раздумывая забрал документы из общеобразовательной, выкинув при этом дипломат со всеми учебниками с последнего этажа школы под громкие одобрительные возгласы моих одноклассников, и поступил в Волгоградское Училище Искусств. Со второго курса училища я ходил уже практически только на специальность, злостно забивая на все остальные предметы и посвящая саксофону по 4–6 часов в день. Таков путь почти каждого нормального исполнителя, по крайней мере, я исключений не встречал. Всему, чему я не доучился в училище, а потом и в Академии Гнесиных, учила жизнь и делала это гораздо эффективнее.

Несмотря на то, что я редко появлялся в классах других преподавателей, училище Искусств я закончил экстерном за 3 года, вполне честно подготовившись и сдав все экзамены. К этому времени, я уже работал в «Комбо Джаз Бенде» под руководством Анатолия Воронова в группе с прекрасными саксофонистами Виктор Розе и Сергеем Григорьевым и весной следующего года в составе квартета Вячеслава Безуглова поехал на Всероссийский Конкурс Джазовых Исполнителей в Ростове, где занял 3 премию и получил приглашение учиться в Академии Гнесиных в классе великого и ужасного Александра Викторовича Осейчука, которому я бесконечно благодарен по сей день. 

С этого момента началась моя профессиональная карьера в Москве с гастролями по всей России и за рубежом в составе оркестров Олега Лундстрема и Игоря Бутмана, а также с группой «Пернатый Змей», получившей свое название от фантастического блюза, написанного моим выдающимся племянником Дмитрием Мосьпаном, знаковыми встречами и концертами, периодами бездействия и поиска, переходящими в работу на износ и неумирающей мечтой, что музыка, которую я пишу и исполняю, однажды отправится в свое заслуженное путешествие по всей планете.